«Музыка, ощущение счастья, мифология,

лица, на которых время оставило след,

порой – сумерки или пейзажи хотят нам сказать

или говорят нечто, что мы не должны потерять,

они затем и существуют; возможно эта близость откровения

и представляет собой эстетическое событие»

Хорхе Луис Борхес

Как в переводе поэтической речи на иной язык трудно уловить изначальную интонацию, выражающую нечто, неподдающееся этому переводу, так и в словесном конструировании часто теряется то ускользающее ощущение, что рождается в момент прикосновения к видимому миру живописных образов. Интонационная точность необходима и в повествовании, и в красочном описании, и, тем более, в попытке проговаривания смыслов и значений того, что создано мастерством и воображением художника. Однако, так или иначе пересказанное «содержание» не выразит полноту смысла, сосредоточенного и в сочетаниях форм, и в настроении момента восприятия, и, что особенно важно, в тайне самого творческого процесса, в том, что названо внутренним миром художника.

Живопись и графика Эдуарда Медера – воплощение пути, который проходит каждый художник в поисках своей темы, особого настроения, собственного понимания мира.

Замысловатая траектория этого пути постоянно пересекает невидимую грань между постижением реальности, созерцанием ее форм, восторгом перед ее красками и открытием в ней иного, скрытого бытия. Тем самым художник создает все новые варианты сочетания реального и фантастического, постепенно проявляя через привычные и неожиданные, существующие и изобретенные формы собственный мир. В мире Эдуарда Медера тонкая игра ума сочетается с профессиональной точностью выбора художественных средств, острым чувством пространства, глубокой сосредоточенностью и даже некоторой отстраненностью.

Но в этом мире переосмысленной и заново созданной природы, в мире, казалось бы, сконструированном и отточенном в каждой черточке и линии, поселяются хрупкие настроения, ощущения ускользающих мгновений, какое-то «медленное» размышление, скрытая от буквального прочтения мысль. Это может выразиться, как в своеобразной иероглифике, в игре солнечных лучей в листве деревьев и струях воды, в сложном рисунке теней на снегу, в многослойности сумеречного фантастического мира старинных развалин или архитектурных утопий. Возможно, художник немного лукавит, говоря, что пространственные построения или игры с пространством в живописных пейзажах и компьютерной графике всего лишь средство, с помощью которого рождается его образный мир. Тем не менее, смысловая наполненность композиций Эдуарда Медера воплощается именно в этих выразительных формах и красках.

Исторический опыт художественного творчества свидетельствует о том, что художники – и философы, и визионеры – создавая собственные, параллельные обыденному миру, реальности, уходили от линейности времени и непрерывности пространства, находя собственные способы отражения их течения и построения. Сама идея пути, поиска, развития предполагает постоянное движение скольжения или скачка от одного пространственного знака к другому в вечной попытке заглянуть за него, открывая все новые грани и оттенки картины мира, чтобы суметь в итоге постигнуть хотя бы часть изначального замысла мироустройства, через созданное художником. По словам Борхеса, форма уже обладает смыслом. Но она же может послужить и преградой к его пониманию в своей инструментальной изощренности.

Образный мир Эдуарда Медера в процессе рождения, становления, формирования стремится к целостности воплощения смысла и художественной выразительности. Его композиции, сами заключенные в тактильную или виртуальную оболочку, одновременно вмещают «прозрачные» составляющие равновесия и гармонии или напряжения и тревоги его внутреннего мира. И не мудрствуя, можно сказать, что он создает реальность, в которую стремишься попасть как исследователь и путешественник с чувством обжигающего прикосновения к хрупкому настроению ускользающего мгновения, эмоционального переживания пребывания «там» и оттенка неуловимого присутствия того, «что мы не должны потерять».

Екатерина Павлова, искусствовед